ЕЛЕНА КАЛЛЕВИГ, ДИРЕКТОР РКЦ "РУССКАЯ ДУША" И АНСАМБЛЯ "БЕЛОЗЕРЬЕ", РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ИСТОРИИ КАЗАЧЕСТВА
Убит петлюровцами в 1919
При слове "казак" вспоминается чаще всего картина Репина. Но не о запорожских казаках пойдет речь. Культура запорожских казаков богата и разнообразна, но в основном основана на украинских традициях. Русский Культурный Центр "Русская Душа" и ансамбль "Белозерье" представляют казачьи культуры, основанные на русском языке и традициях, родоначальниками которых были донские казаки, исторически связанные с Россией и православием. Первые научно признанные сведения о казаках содержатся в летописях Донского монастыря XV века, согласно которым донские казаки участвовали в Куликовской битве.
Возникнув в причерноморских и приазовских степях между Днестром и Доном, «Дикое поле», где появились первые общины вольных казаков, было, по сути, демократическим государством, главными принципами которого были: личная свобода всех членов, социальное равенство, взаимное уважение, возможность каждого казака открыто высказывать свое мнение на казачьем круге - высшим в управленческим органе общины, право избирать и быть избранным высшим должностным лицом - атаманом, общественная забота о вдовах, сиротах и престарелых. Казаком было стать довольно просто: нужно было заявить о своем желании и принять православие, после этого круг принимал решение, и новый казак получал все права и обязанности полноправного члена общины. Неудивительно, что к казакам присоединялись люди разных национальностей. Многие казаки носят фамилии, говорящие об их происхождении: Грековы, Араповы, Туркины, Персиановы, Грузиновы, Хохлачевы, Юдины...
Выборный атаман имел все полномочия исполнительной власти и был верховным главнокомандующим во время войны. Казачьи поселения назывались станицами и считались военным поселением, способным выставлять для казачьего войска одну сотню (эскадрон) всадников. На станичном сборе выбиралось станичное правление: станичный атаман, его помощник и казначей. Атаман распределял земли между семьями казаков, a помощник следил за порядком на улицах и даже в домах, а также мог следить и за моралью и нравственностью: например, посоветовать "поучить" неверную или скандальную жену или отчаянного подростка.
В казачьих общинах господствовал культ семьи. Общество порицало неженатых. Если в семье были дети, развод считался позором, но, в отличие от русских деревень, был возможен. Круг мог разрешить развод, но разведенных соответственно называли «соломенная вдова» и «соломенный вдовец» и не разрешали им венчаться 5-6 лет, а то и всю жизнь. Родители не принимали их к себе, а в церкви священник «не брал под крест».
Казачьи семьи были патриархальными. Главой семьи считался старший в доме мужчина – дед, отец, старший брат. Он строго следил за соблюдением традиций и обычаев в семье и нес личную ответственность перед станичным обществом за поведение каждого ее члена. Детей воспитывали строго и не баловали. Мальчики обучались военным искусствам с самого раннего возраста. В возрасте трех лет
казачонка впервые сажали на коня, а в пять он был уже заправским наездником. У всех детей были посильные обязанности - как правило, с 11 лет мальчики вместе со взрослыми казаками участвовали в ловле рыбы, а девочки вместе с женщинами помогали плести сети. В 12 лет девочка должна была уметь вести домашнее хозяйство, готовить еду и печь хлеб, а к 15, становясь невестой, прясть, ткать, шить, вышивать и вязать. Традиционными подарками будущим свекрам были собственноручно сотканные и вышитые полотенца, а жениху - шарф и рукавицы.
Но если главой семьи был мужчина, то ее опорой была женщина. "Казачка той поры, - писал казачий историк Ф. А. Щербина, - с вечною тревогою в сердце за жизнь мужа, детей, братьев, служивших на Линии, творила, собственно, экономический быт, вела хозяйство, покоила стариков, руководила подростками, воспитывала детей и вообще заботилась об устроении того уютного уголка, который рисовался радужными и светлыми красками в мыслях казака среди военных бурь и треволнений." Несмотря на тяжелейший физический труд по хозяйству, казачки, по отзывам современников, были всегда чистоплотны, опрятны, белолицы и почти всегда нарядны. Л. Н. Толстой писал о казачках: «Постоянный мужской, тяжелый труд и заботы, переданные ей на руки, дали особенно самостоятельный, мужественный характер гребенской женщине и поразительно развили в ней физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Женщины большею частью и сильнее, и умнее, и развитее, и красивее казаков."
Казачья культура на протяжении веков впитала традиции, нравы и быт различных национальностей и этнических групп: по канве русской традиционной культуры вышивались южнорусские, сибирские, кавказские узоры, поэтому одна и та же русская песня звучит у казаков разных войск по-разному. Есть и общие черты - например, казачьи песни звучат более эмоционально и активно, чем те же песни в интерпретации русских крестьян. У Донских и Кубанских казаков очень сильны южнорусские и украинские традиции, а у Терских, проживавших на Северном Кавказе, несомненно чувствуется черкесское и чеченское влияние. Особенно интересна культура казаков-некрасовцев - потомков донских казаков, которые после подавления Булавинского восстания ушли с Дона в сентябре 1708 года. Более 240 лет казаки-некрасовцы жили в Турции отдельной общиной по «заветам Игната Некрасова» и сохранили язык и культуру, но с несомненным восточным колоритом.
Существует много песен, исторических и военных, посвященных жизни казака на военной службе. В наше время наиболее известны именно мужские песни благодаря таким музыкальным коллективам, как Донской казачий хор, Кубанский казачий хор, Хор Красной Армии. «Бабьи песни», которые лежали в основе свадебных и календарных обрядов, и игровые исполняются редко, и поэтому в программе "На Границе Империи: Песни и Танцы Русского Казачества" им уделено особое место.
Несмотря на так называемое "возрождение казачества" в советские времена и сейчас, огромные пласты этой удивительно интересной культуры безвозвратно утеряны. Большевики планомерно уничтожали казачество как сословие. 24 января 1919 года Оргбюро ЦК РКП(б) приняло «директиву о расказачивании»: «Беспощадный террор, никаких компромиссов, поголовное истребление». Сейчас мало кто знает о «казачьем Холокосте», который, по разным оценкам, унес от 800 тысяч до трёх миллионов жизней. Массовые расстрелы казаков, высылка в Сибирь на вымирание гражданского населения станиц: старики, женщины и дети, голод, спровоцированный выемкой всех продовольственных запасов - так приводилась в действие директива Троцкого: "Казаки — единственная часть русской нации, которая способна к самоорганизации. Поэтому они должны быть уничтожены поголовно ... ». Не только большевики видели в казаках угрозу - во время "белого террора" атамана Краснова было уничтожено, по разным данным, от 25 до 40 тысяч казаков, отказавшихся примкнуть к Белой армии. Дорого заплатили казаки за любовь к свободе.
Часть казачьих полков ушла в эмиграцию. Именно тогда в Европе появилось множество казачьих ансамблей, цирковых групп джигитовки, казачьих ресторанов... Насколько разбросанным по свету казакам удалось сохранить свою самобытность - судить трудно, тем более женщин, традиционно хранительниц очага и культуры, среди эмигрантов-казаков было мало.
В 1992 году в России российское казачество как сообщество, подвергшееся террору и репрессированное в годы советской власти, было реабилитировано и были приняты меры о создании необходимых условий для его возрождения. Появилось множество казачьих организаций, но насколько их деятельность возрождает дух, а не букву казачьих законов, традиций и культуры, пока сказать трудно.
Существуют общины казаков вне России: во Франции, Германии, в других странах. На недавнем Форуме Соотечественников довелось встретиться с казачьими атаманами общин нескольких Америки. По данным Верховного атамана казаков Южной и Северной Америки Сергея Цапенко, в США и Канаде проживают около 8 тысяч казаков и находятся 48 казачьих станиц. Во многих из них существуют музеи, в которых хранятся документы и другие экспонаты, включая оружие, вывезенные казаками первой и второй волн эмиграции. Ведется работа по сохранению казачьих традиций - в частности, в Калифорнии, как рассказал атаман Казачьего Народного Союза Станислав Холодков, есть казачья-кадетская школа Донской иконы Божьей Матери, в котoрой обучается около 200 детей; регулярно проводятся Казачьи Игры; организован детский летний лагерь "Казачий стан". Хотя и трудно собирать и склеивать осколки "разбитого вдребезги", надежда все-таки есть.
В Миннесоте казаков не нашлось - только потомки. Мария Завьялова, куратор "Русского Музея", делится воспоминаниями о своих предках - яицких (уральских) казаках.
МАРИЯ ЗАВЬЯЛОВА: ЯИЦКОЕ КАЗАЧЕСТВО В ВОСПОМИНАНИЯХ
По отцовской линии предки мои были яицкие казаки. «Списочные», как говорил мой дедушка. Списки яицких казаков велись с семнадцатого века, и в самых ранних есть фамилии моих предков Карповых. Бабушка и дедушка жили в войсковой столице, городе Уральске. Раньше город назывался Яицкий городок, но после пугачевского восстания Екатерина Вторая переименовала его в Уральск, реку Яик в Урал, а Яицкое казачье войско в Уральское. И атамана стали присылать из столицы, наказного вместо прежнего выборного. Уральск, каким я его помню, был уже вполне советским городом, но казачье прошлое таилось в тихих старинных улочках с приземистыми каменными домами и обязательными высокими воротами, в говоре старожилов, в местной кухне и более всего в людских отношениях.
Родители часто отправляли меня к бабушке из моего родного Ленинграда. После севера Уральск казался солнечным, теплым. Но не в одном климате было дело. Город сохранял какую-то особую теплоту семейственности. Мы шли с бабушкой по Советской улице, главной в городе, и каждый второй с ней здоровался, оказываясь ее (а значит и моим) родственником или знакомым. Мы ездили к бабушкиным и дедовым многочисленным родным, и я моментально оказывалась чьей-то любимой сестрой или племянницей, а не просто гостьей из Ленинграда. Нас кормили пирогами со щукой, с капустой и рисом (все в одном пироге) или ватрушками с ягодой воронежкой, и ощущение родовой связи было таким, какого я нигде с той поры не встречала.
Казачье прошлое моей семьи было покрыто в советское время какой-то тайной завесой. Только впоследствии я узнала от отца, который интересовался историей казачества, что мы из яицких казаков. Тогда и разъяснились многие секреты: и особая семейственность уральцев, и пропажа целого поколения родственников, живших во время революции. Например, мне было известно, что дед с бабушкой воспи тывались в одном детдоме. Как-то мы шли с бабушкой по улице (мне было лет семь), и она сказала, «Посмотри, вот наш детдом. Раньше это был дом твоего дедушки». Больше никаких разъяснений не последовало: выросшая в советском детдоме бабушка была коммунисткой.
Когда мне было лет одиннадцать, мы поехали в бабушкин родной город Лбищенск, расположенный на Урале. Он назывался тогда Чапаевск. Я вышла с дедушкой и отцом на высокий берег уральской старицы (высохшего русла), и они указали мне на то место, где по преданию погиб Чапаев. В городке был музей Чапаева, в который мы, однако, не пошли. Бабушка сказала: «Раньше это был дом моего отца». Ее мать убила шальная пуля во время боев с войсками Чапаева, когда она сидела у окна этого самого дома и кормила ребенка. Тогда я еще не знала, но потом поняла, что Василий Иваныч воевал с моими предками.
Битва во Лбищенске была последней победой уральских казаков во время Гражданской войны. Продвинувшись на юг России, они разделили участь Белой армии. Три четверти всего уральского войска погибло в Гражданскую войну и после, в годы репрессий. Память их была стерта из анналов истории советскими идеологами. Но и этого было мало – в 1932 Сталин передал земли Уральского казачьего войска Казахстану, и теперь они за пределами России.
Мне кажется, мой дед так никогда и не смог вписаться в советскую жизнь. Он уходил с утра в степь или на Урал, где в особых местах у него были припрятаны припасы и снасти, и к вечеру приносил полную сумку огромных, по полметра, рыб – сомов, сазанов, судаков, язей, жерехов, голавлей. Он знал как, где и на какую приманку можно было поймать рыбу на Урале, и когда ставил меня на кромку воды с удочкой в руке, даже мне, городскому ребенку, всегда удавалось вытащить какого-нибудь чебака или сомика. Он, видимо, был казак до кончиков волос, которые, кстати, у него были очень светлые, а глаза прозрачно-голубые. Для него быстрый полноводный Яик/Урал был последним прибежищем казачьей вольницы. С давних времен яицкие казаки были отменными рыболовами и даже поставляли осетрину и черную икру к царскому столу. Ловля осетровых, красной рыбы, как ее называли на Урале, была одним из главных источников дохода для войска.
Мы приходили на Урал, и мой неутомимый дедушка налаживал рыбалку для меня и бабушки, разжигал костер, вытаскивал откуда-то из куста котелок и заваривал вкуснейший чай, в который бабушка резала ломтиками малиновку, местный сорт яблока. Мы пили чай и смотрели на реку, на противоположную берег, который назывался Бухарской стороной. И это была уже Азия. Берег, на котором мы пили чай, был в Европе и назывался Самарской стороной. До революции все земли Войска были на Самарской стороне, и собственно одной из обязанностей уральских казаков было отражать набеги кочевников с Бухарской стороны.
В моей семье не осталось почти никаких семейных вещей и снимков предреволюционной поры. На чудом уцелевшей, присланной моим троюродным братом фотографии сидят мои прадедушки и прабабушки, имен которых я не знаю, и стоит мальчик с упрямым недовольным лицом - мой дедушка, который явно не желает фотографироваться. Фотограф закроет камеру, и маленький Коля побежит на Урал – рыбачить.