Владимир Владмели был делегатом Национальной Республиканской Конвенции в Кливленде с 18 по 21 июля. Ниже публикуется вторая часть его рассказа о том, как он туда попал, что видел и в чём участвовал.
Записки делегата
Выборы
Началась всё с того, что, слушая новости, я начал поносить комментаторов на чём свет стоит. Дождавшись, когда я выпущу пар, жена сказала:
-Зачем ты так рвался в Америку? Ты в Советском Союзе сидел перед телевизором и выкрикивал те же ругательства в том же порядке. Там ты точно так же размахивал кулаками и называл всех врунами, мерзавцами и антисемитами. Теперь ты в стране своей мечты, но ничего не изменилось.
-Здесь, по крайней мере, я могу открыто сказать, что думаю, - возразил я.
-Хорошо, сказал. Полегчало?
-Нет, потому что я бы хотел сказать это людям, которые разделяют мои взгляды.
-Так иди к ним.
-Обязательно пойду.
Этот диалог произошёл за несколько дней до праймериз. Раньше я никогда в них не участвовал, но после разговора с женой решил посмотреть, как они проходят. Я предполагал, что на них придут только упёртые партийные деятели, которых можно будет узнать по выражению твёрдой решимости на не очень интеллектуальных лицах. Но я ошибся, и рядом со школой, где они проходили, запарковаться было невозможно, а значит, не я один был недоволен политикой правительства.
Выйдя из машины, я увидел двух женщин, которые также направлялись на праймериз. Одна из них сказала другой:
-Никогда не думала, что в Миннеаполисе столько республиканцев.
-Это не республиканцы, - возразил вышедший из переулка мужчина, - это люди, у которых ещё не отбили здравый смысл.
Я догнал их, и оставшийся путь мы проделали вместе. По моему акценту они догадались, что я из России, и начали меня расспрашивать. Я сказал, что приехал сюда больше двадцати лет назад и, получив американское гражданство, голосовал за демократов. Очень уж нравилось мне это слово и слишком долго я мечтал жить в обществе, которое им описывается. Но вскоре я увидел, что демократия не имеет никакого отношения к одноимённой партии. Политическая корректность и явно антисемитская направленность демократов разочаровали меня. Я стал независимым, но взгляды свои вслух не выражал, прекрасно понимая, что переубедить людей невозможно, а попытки сделать это могут рассорить меня с друзьями. Приобретать же новых было поздно. Гены, ответственные за это, после сорока лет перестают функционировать, а мне уже тогда было гораздо больше.
В лобби школы стоял щит с большой картой Миннеаполиса, на которой были чётко проведены границы избирательных округов. Я пошёл в указанную на карте комнату. Для получения бюллетеня надо было записать своё имя, адрес и телефон в специальный журнал.
Перед голосованием проходили бурные дебаты. Люди кричали, спорили, высказывали различные мнения, и к моменту, когда я решился высказать своё, я понял, что оно в разных вариантах уже прозвучало несколько раз.
Затем все присутствующие проголосовали, а партийный босс, который вёл собрание, с удовольствием отметил, что такое количество народа собралось впервые, и мы очень своевременно проявили политическую активность, ибо президентские выборы сейчас важны как никогда. Америка стоит на перепутье, и если Белый Дом опять достанется демократам, это будет закатом Западной цивилизации. За кого из соискателей проголосовала Миннесота - станет известно через несколько дней, а пока надо выбрать делегатов на городской съезд партии.
Большая часть людей после голосования разошлась. Остались только самые активные и один любопытный, которым был я. Когда все успокоились и расселись, ведущий сказал, что тот, кто хочет стать делегатом, должен назвать свою фамилию и вкратце рассказать о себе. Желающих оказалось недостаточно: одно дело прийти, высказать своё мнение и проголосовать, и совсем другое – регулярно посещать партсобрания.
Одним из активистов оказался Джеф Плански - мужчина, с которым я познакомился по дороге. Он сказал, что он – врач, недоволен последними реформами в области здравоохранения и хочет бороться за их отмену, а затем добавил, что жена полностью разделяет его взгляды, и, если можно проголосовать за отсутствующих, он хотел бы внести в список и её. Я предложил соответствующую поправку к уставу, её тут же приняли большинством голосов, и жена Джефа стала делегатом. Затем я посоветовал Джефу отправить на городской съезд и тёщу, а когда он отказался, я настолько расслабился, что и сам согласился поехать туда. - Это ведь не Советский Союз, если я не захочу, никто меня силой не затащит, а за прогул пенсии не лишит и выговор с занесением в личное дело не объявит, - подумал я.
Городской съезд начался с клятвы верности, которую я, к своему стыду, не знал. Встав и приложив руку к сердцу, я смотрел на флаг и повторял слова за остальными присутствовавшими. Затем докладчики говорили о положение дел в Миннеаполисе, а после того как речи и дебаты закончились, ведущий – тот же, что и в прошлый раз - сказал, что теперь надо выбрать делегатов на съезд нашего штата. Желающие должны в течение минуты рассказать о себе и своих взглядах.
Первым выступил вьетнамец Ли Сан. Он сказал, что за какое-то неосторожное слово попал в трудовые лагеря, где работал по двенадцать часов в день. Там он чуть не умер от лихорадки, и его поместили в лазарет. Не успев до конца выздороветь, он бежал, перебрался через границу и в конце концов оказался в Америке. Он хочет поехать на национальный съезд в Кливленд и проголосовать за республиканского кандидата, потому что видит, как демократы строят здесь социализм.
Примерно то же самое сказал и кубинец Хосе Ангулера. Он тоже отсидел несколько лет в тюрьме за распространение клеветнических слухов о Фиделе Кастро, а потом с несколькими единомышленниками переплыл ночью на лодке с острова свободы во Флориду, в самое логово империализма.
Я тогда подумал, что хотя формально попал в Америку как беженец, по сравнению с этими людьми жил в тепличных условиях. Выступать после них мне было неловко, но Джеф меня убедил. На ломаном английском я рассказал свою историю, и меня тоже выбрали делегатом. Потом я подошёл к Хосе. Он уже беседовал с Ли. Меня они встретили как брата. Делясь своими воспоминаниями, мы выяснили, что образ жизни и социальная система в наших странах, несмотря на различие языка, культуры и климата, была совершенно одинаковой. Те же закрытые распредели для членов партии, те же магазины для иностранцев, где за валюту можно было купить, что угодно, те же пустые полки магазинов.
После перерыва на собрании решались процессуальные вопросы. Вникать в них я не стал, но наблюдать, как присутствующие с серьёзным видом обсуждали какой-то незначительный пункт в программе партии, мне было скучно. К соглашению прийти не удалось, и председатель предложил голосовать. Эта процедура полностью соответствовала своему определению. Решение определялось силой голоса. Те, кто был согласен с изменениями, должны были сказать ДА, кто не согласен – НЕТ. Обе стороны кричали одинаково громко, и для определения победителя пришлось использовать современный способ – поднятие руки. Большинство оказалось против изменений, и, значит, дебатируя, мы только понапрасну теряли время. Я подумал, что в Советском Союзе это решилось бы гораздо быстрее. Там сразу все проголосовали бы «За».
-Почему ты воздержался? – спросил меня Джеф.
Я неопределённо пожал плечами. Мне неохота было признаваться, что я не очень понимал, о чём шла речь.
-Смотри, так ты всю жизнь провоздерживаешься, - заметил он.
-За президента я проголосую, даже если номинируют Трампа.
-Почему «даже»?
-Потому что это самовлюблённый клоун, который обижается на каждое критическое замечание.
-А что ты думаешь о Клинтон?
-Она – собрание всех человеческих пороков, то есть Обама в юбке. Это, может, и хорошо для транссексуального сортира, но для Белого Дома не подходит.
-Так ты езжай на национальный съезд и выскажись там.
-У меня нет шансов туда попасть. Ведь есть много членов партии, которые постоянно выполняют какую-то работу и которые гораздо больше заслужили поездку.
-Они точно так же должны пройти выборы. Автоматически на национальный съезд попадают только председатель партии Миннесоты и члены Центрального Комитета.
-Надо же, значит демократия ещё существует.
-Так пользуйся этим.
-Что мне надо сделать?
-Подать заявку в избирательную комиссию и подписать документ, что ты обязуешься выполнять Устав. Потом собрать подписи сорока пяти делегатов миннесотского съезда в том, что они поручаются за твою лояльность, затем пройти собеседование, но самое главное - подготовить хорошую презентацию и за одну минуту рассказать на съезде штата, почему в Кливленд должны послать именно тебя.
-Да я же никого не знаю, кто подпишется под моим заявлением?
-Познакомишься, расскажешь о себе – подпишут.
-Даже если мне это удастся, потом будет собеседование, а в комиссию входят люди, которые точно знают, кого надо отсеять. И никакое красноречие мне не поможет. Я всё это уже проходил в Советском Союзе.
-Насколько мне известно, все, кто приходит на собеседование, допускаются до презентации. Так что если хочешь – действуй. Придумай текст и пошли его мне вместе с фотографией. Моя жена – дизайнер, она сделает тебе приличный флаер.
-Я даже могу сделать два: цветной и чёрно-белый, - сказала Вида, - а ты выберешь, какой тебе больше нравится. Напечатать их надо тысячи три, по числу присутствующих. Мы с Джефом поможем тебе их раздать, но вдвоём обойти весь зал трудно. Постарайся найти ещё несколько человек.
-Так ведь и мои конкуренты сделают флаерсы. Какова же вероятность того, что кто-то посмотрит именно мой?
-Невелика, но есть.
Вернувшись домой, я сказал жене, что меня выбрали делегатом на съезд Республиканской партии нашего штата. Она поздравила меня таким же тоном, каким родители хвалят детей за спортивные успехи. Они, конечно, хотят, чтобы их дети успешно выступали на соревнованиях, а потом рассказывали об этом своим друзьям. Они и сами при случае не прочь похвастать достижениями своих наследников, но в глубине души всё-таки болеют за команду соперников. Не очень-то им хочется возить своих отпрысков на очередное соревнование в соседний штат, а там волноваться, как бы они опять не выиграли, потому что тогда вообще придётся покупать новую форму и лететь в Вашингтон, а на это нет ни денег, ни времени, ни желания.
Вскоре я узнал, что цветные флаерсы обойдутся мне в половину моей месячной пенсии, а чёрно-белые – в четверть. Когда я поделился этой новостью с Джефом, он сказал, что на рекламе экономить нельзя, но я всё-таки решил сэкономить и напечатал флаерсы на своём допотопном принтере, что привело его в полную негодность.
В моём распоряжении было полтора месяца, и всё это время я думал, что говорить во время интервью и как поставить членов комиссии в такое положение, при котором им не к чему будет придраться. Это, конечно, ничего не изменит и они всё равно не допустят меня до презентации, но, по крайней мере, почувствуют себя неловко.
Над презентацией я работал ещё усерднее. Я её не только всё время переделывал, но репетировал интонацию каждого предложения. Я хронометрировал, пытаясь уложиться в одну минуту, но мне это никак не удавалось. Конечно, можно выпалить свою речь скороговоркой, но тогда она не произведёт должного впечатления, а если её сократить, в ней пропадёт изюминка. Мне не хватало всего восьми секунд, чтобы сделать своё выступление совершенным.
Но всё-таки интервью и презентация – это второй и третий шаги. Первый – это сбор подписей. Зная себя, я понимал, что не смогу подходить к незнакомым людям, говорить им, какой я хороший, и просить, чтобы они поручились своей подписью за мою лояльность.
Я часто видел, как перед выборами претенденты на самые разные должности стояли в людных местах, обвешанные плакатами, утверждающими, как много выиграют избиратели, проголосовав за них, а не за их конкурентов. Я в такой ситуации чувствовал бы себя, как порядочная девушка, которая вынуждена выйти на панель, но теперь мне придётся пересилить себя и сделать это. Поразмыслив, я изготовил плакат, на котором крупными буквами написал:
Crowd funding signing
а затем своё имя и призыв голосовать за меня.
Нужно было только найти людное место. Лучше всего для этого подходила площадь перед центральным входом в здание, где проходил съезд.
Я приехал туда за полтора часа до начала и увидел, что ключевые позиции уже заняты. Мои конкуренты встречали всех входящих, здоровались, вручали свои флаерсы и просили голосовать за них. Выставлять плакат не имело смысла. Смирившись с неудачей, я направился внутрь, но меня перехватила молодая симпатичная женщина.
-Здравствуйте, - сказала она, - я хочу поехать на национальный съезд Республиканской партии в Кливленд, а для этого мне надо собрать сорок пять подписей. Не согласитесь ли вы мне помочь? Я готова ответить на все ваши вопросы.
Она совсем не чувствовала себя бедной девушкой, вышедшей на панель, и вела себя, как закалённая в боях комиссарша. Как знать, окажись она в другой ситуации и в другое время, может она и была бы таковой.
-Если я подпишу ваш документ, вы подпишете мой? – спросил я.
-Конечно, - ответила она.
После этого я осмелел и таким же образом получил остальные необходимые мне подписи. Зря я только тратил силы на изготовление плаката.
Вечером я пошёл на собеседование. Председатель комиссии сразу же предупредил, что человек, попавший в делегацию, должен присутствовать на съезде от звонка до звонка и платить за всё из своего кармана, а это тяжёлая работа и большие деньги.
-Я согласен, - ответил я, решив, что он меня отговаривает, пытаясь освободить место для своих. Значит всё-таки прав был я, скептик и циник, воспитанный социалистической системой, а не Джеф, наивный американец, верящий в демократию и утверждавший, что все пришедшие на собеседование автоматически получают доступ к трибуне.
-Почему вы хотите стать делегатом? – спросил председатель комиссии. Выдержав многозначительную паузу, я стал с чувством произносить заранее подготовленную речь. Члены комиссии одобрительно кивали, но по глазам я видел, что думали они о чём-то своём. Им уже порядком надоело задавать одни и те же вопросы и слушать одни и те же ответы. Потом я узнал, что на одиннадцать мандатов в Кливленд претендовало больше ста сорока человек.
Когда я закончил, председатель пожал мне руку и пожелал успеха. Я чуть не завизжал от радости, ведь это должно было означать, что меня допустили до презентации.
Вернувшись в гостиницу, я стал повторять свою речь, ту самую, которую я репетировал и переделывал, которую я давно выучил наизусть и знал, где делать паузы и с какой интонацией произносить каждое слово. Речь, для полного изложения которой мне нужны были дополнительно восемь секунд.
На следующее утро на своём месте в зале заседаний я увидел пачку флаерсов. Среди них было несколько чёрно-белых, но в основном это были красивые, цветные, профессионально изготовленные произведения рекламного искусства различных размеров, напечатанные на мелованной бумаге.
Джеф с женой приехали гораздо позже. Они извинились за опоздание и стали разносить мои флаерсы. Вскоре, однако, они вернулись с очень обескураженными лицами. Оказалось, что по закону запрещено распространять любую агитационную литературу, если в ней не указано, кто за это платил. Я посмотрел на флаерсы конкурентов. И точно, в самом конце каждого было сказано, что за него уплачено либо избирательной кампанией, либо самим кандидатом. Значит зря я сломал принтер, который служил мне столько лет. Впрочем, это был не первый случай, когда во время моей избирательной кампании деньги и усилия вылетели в трубу.
Теперь у меня осталась только одна надежда – на презентацию. Мои соперники уже успели набрать выигрышные очки, поприветствовав избирателей у входа, пожав им руки и рассказав о себе.
Всех претендентов на поездку в Кливленд разбили на четыре группы. Я оказался во второй и, наблюдая за выступлениями конкурентов, видел, что некоторые подготовились гораздо лучше меня. Их речи сопровождались показом слайдов или видеоклипов. Моя же подготовка состояла в том, что накануне во время перерыва между заседаниями я поднялся на трибуну, примерился к микрофону и осмотрел зал. Рассчитывать я мог только на собственное красноречие и ораторское мастерство.
Выступления представителей первой группы ещё продолжались, когда симпатичная девушка выстроила вторую группу по списку и повела по каким-то коридорам за сцену. Замыкал шествие коллега этой девушки, приятный молодой человек. Остановились мы перед занавесом и стали ждать своей очереди. Я прикинул, что стоять придётся около часа и, найдя в каком-то закутке стул, сел на него, снова повторяя свою речь. Минут через пятьдесят я пошёл на своё место, но, не доходя до него, чуть в стороне от остальных увидел девушку, которая нас сюда привела. Она тихо говорила в микрофон:
-Джон, я уже давно не видела пятого человека в моей группе, проверь.
Пятым был я, но сказать ей этого я не успел. Через несколько секунд появился Джон – молодой человек, замыкавший шествие - и стал нервно проверять людей. Я подошёл к нему и назвался. Он успокоился и попросил меня далеко не уходить. Я присмотрелся к нему и обратил внимание, что он очень хорошо сложен и наверняка занимается карате или джиу-джитсу. Одежда на нём была свободная и не сковывала движений. Затем я перевёл взгляд на девушку. Она, конечно, была очень мила, но одета так, что при необходимости тоже могла продемонстрировать приёмы маршал арт. Пока я обо всём этом думал, девушка нас инструктировала:
-Когда очередной оратор закончит выступление, - говорила она, - вы можете идти к микрофону. Внизу, сбоку от подиума, стоит моя коллега с секундомером. У неё есть три небольших плаката. На первом написано «Осталось 30 секунд», на втором – «Осталось 10 секунд», на третьем – «Время!». После того как вам покажут третий плакат, вы должны уйти с трибуны. Если вы этого не сделаете, к вам сзади подойдёт другая моя коллега, которая также хронометрирует выступления и тронет вас за плечо, после чего отключат микрофон.
Я обрадовался. Значит в моём распоряжении есть ещё несколько секунд, значит я успею процитировать Черчилля, значит моя речь будет логически закончена и в ней останется изюминка. Значит я всё-таки поеду в Кливленд!
Записки делегата
Выборы
Началась всё с того, что, слушая новости, я начал поносить комментаторов на чём свет стоит. Дождавшись, когда я выпущу пар, жена сказала:
-Зачем ты так рвался в Америку? Ты в Советском Союзе сидел перед телевизором и выкрикивал те же ругательства в том же порядке. Там ты точно так же размахивал кулаками и называл всех врунами, мерзавцами и антисемитами. Теперь ты в стране своей мечты, но ничего не изменилось.
-Здесь, по крайней мере, я могу открыто сказать, что думаю, - возразил я.
-Хорошо, сказал. Полегчало?
-Нет, потому что я бы хотел сказать это людям, которые разделяют мои взгляды.
-Так иди к ним.
-Обязательно пойду.
Этот диалог произошёл за несколько дней до праймериз. Раньше я никогда в них не участвовал, но после разговора с женой решил посмотреть, как они проходят. Я предполагал, что на них придут только упёртые партийные деятели, которых можно будет узнать по выражению твёрдой решимости на не очень интеллектуальных лицах. Но я ошибся, и рядом со школой, где они проходили, запарковаться было невозможно, а значит, не я один был недоволен политикой правительства.
Выйдя из машины, я увидел двух женщин, которые также направлялись на праймериз. Одна из них сказала другой:
-Никогда не думала, что в Миннеаполисе столько республиканцев.
-Это не республиканцы, - возразил вышедший из переулка мужчина, - это люди, у которых ещё не отбили здравый смысл.
Я догнал их, и оставшийся путь мы проделали вместе. По моему акценту они догадались, что я из России, и начали меня расспрашивать. Я сказал, что приехал сюда больше двадцати лет назад и, получив американское гражданство, голосовал за демократов. Очень уж нравилось мне это слово и слишком долго я мечтал жить в обществе, которое им описывается. Но вскоре я увидел, что демократия не имеет никакого отношения к одноимённой партии. Политическая корректность и явно антисемитская направленность демократов разочаровали меня. Я стал независимым, но взгляды свои вслух не выражал, прекрасно понимая, что переубедить людей невозможно, а попытки сделать это могут рассорить меня с друзьями. Приобретать же новых было поздно. Гены, ответственные за это, после сорока лет перестают функционировать, а мне уже тогда было гораздо больше.
В лобби школы стоял щит с большой картой Миннеаполиса, на которой были чётко проведены границы избирательных округов. Я пошёл в указанную на карте комнату. Для получения бюллетеня надо было записать своё имя, адрес и телефон в специальный журнал.
Перед голосованием проходили бурные дебаты. Люди кричали, спорили, высказывали различные мнения, и к моменту, когда я решился высказать своё, я понял, что оно в разных вариантах уже прозвучало несколько раз.
Затем все присутствующие проголосовали, а партийный босс, который вёл собрание, с удовольствием отметил, что такое количество народа собралось впервые, и мы очень своевременно проявили политическую активность, ибо президентские выборы сейчас важны как никогда. Америка стоит на перепутье, и если Белый Дом опять достанется демократам, это будет закатом Западной цивилизации. За кого из соискателей проголосовала Миннесота - станет известно через несколько дней, а пока надо выбрать делегатов на городской съезд партии.
Большая часть людей после голосования разошлась. Остались только самые активные и один любопытный, которым был я. Когда все успокоились и расселись, ведущий сказал, что тот, кто хочет стать делегатом, должен назвать свою фамилию и вкратце рассказать о себе. Желающих оказалось недостаточно: одно дело прийти, высказать своё мнение и проголосовать, и совсем другое – регулярно посещать партсобрания.
Одним из активистов оказался Джеф Плански - мужчина, с которым я познакомился по дороге. Он сказал, что он – врач, недоволен последними реформами в области здравоохранения и хочет бороться за их отмену, а затем добавил, что жена полностью разделяет его взгляды, и, если можно проголосовать за отсутствующих, он хотел бы внести в список и её. Я предложил соответствующую поправку к уставу, её тут же приняли большинством голосов, и жена Джефа стала делегатом. Затем я посоветовал Джефу отправить на городской съезд и тёщу, а когда он отказался, я настолько расслабился, что и сам согласился поехать туда. - Это ведь не Советский Союз, если я не захочу, никто меня силой не затащит, а за прогул пенсии не лишит и выговор с занесением в личное дело не объявит, - подумал я.
Городской съезд начался с клятвы верности, которую я, к своему стыду, не знал. Встав и приложив руку к сердцу, я смотрел на флаг и повторял слова за остальными присутствовавшими. Затем докладчики говорили о положение дел в Миннеаполисе, а после того как речи и дебаты закончились, ведущий – тот же, что и в прошлый раз - сказал, что теперь надо выбрать делегатов на съезд нашего штата. Желающие должны в течение минуты рассказать о себе и своих взглядах.
Первым выступил вьетнамец Ли Сан. Он сказал, что за какое-то неосторожное слово попал в трудовые лагеря, где работал по двенадцать часов в день. Там он чуть не умер от лихорадки, и его поместили в лазарет. Не успев до конца выздороветь, он бежал, перебрался через границу и в конце концов оказался в Америке. Он хочет поехать на национальный съезд в Кливленд и проголосовать за республиканского кандидата, потому что видит, как демократы строят здесь социализм.
Примерно то же самое сказал и кубинец Хосе Ангулера. Он тоже отсидел несколько лет в тюрьме за распространение клеветнических слухов о Фиделе Кастро, а потом с несколькими единомышленниками переплыл ночью на лодке с острова свободы во Флориду, в самое логово империализма.
Я тогда подумал, что хотя формально попал в Америку как беженец, по сравнению с этими людьми жил в тепличных условиях. Выступать после них мне было неловко, но Джеф меня убедил. На ломаном английском я рассказал свою историю, и меня тоже выбрали делегатом. Потом я подошёл к Хосе. Он уже беседовал с Ли. Меня они встретили как брата. Делясь своими воспоминаниями, мы выяснили, что образ жизни и социальная система в наших странах, несмотря на различие языка, культуры и климата, была совершенно одинаковой. Те же закрытые распредели для членов партии, те же магазины для иностранцев, где за валюту можно было купить, что угодно, те же пустые полки магазинов.
После перерыва на собрании решались процессуальные вопросы. Вникать в них я не стал, но наблюдать, как присутствующие с серьёзным видом обсуждали какой-то незначительный пункт в программе партии, мне было скучно. К соглашению прийти не удалось, и председатель предложил голосовать. Эта процедура полностью соответствовала своему определению. Решение определялось силой голоса. Те, кто был согласен с изменениями, должны были сказать ДА, кто не согласен – НЕТ. Обе стороны кричали одинаково громко, и для определения победителя пришлось использовать современный способ – поднятие руки. Большинство оказалось против изменений, и, значит, дебатируя, мы только понапрасну теряли время. Я подумал, что в Советском Союзе это решилось бы гораздо быстрее. Там сразу все проголосовали бы «За».
-Почему ты воздержался? – спросил меня Джеф.
Я неопределённо пожал плечами. Мне неохота было признаваться, что я не очень понимал, о чём шла речь.
-Смотри, так ты всю жизнь провоздерживаешься, - заметил он.
-За президента я проголосую, даже если номинируют Трампа.
-Почему «даже»?
-Потому что это самовлюблённый клоун, который обижается на каждое критическое замечание.
-А что ты думаешь о Клинтон?
-Она – собрание всех человеческих пороков, то есть Обама в юбке. Это, может, и хорошо для транссексуального сортира, но для Белого Дома не подходит.
-Так ты езжай на национальный съезд и выскажись там.
-У меня нет шансов туда попасть. Ведь есть много членов партии, которые постоянно выполняют какую-то работу и которые гораздо больше заслужили поездку.
-Они точно так же должны пройти выборы. Автоматически на национальный съезд попадают только председатель партии Миннесоты и члены Центрального Комитета.
-Надо же, значит демократия ещё существует.
-Так пользуйся этим.
-Что мне надо сделать?
-Подать заявку в избирательную комиссию и подписать документ, что ты обязуешься выполнять Устав. Потом собрать подписи сорока пяти делегатов миннесотского съезда в том, что они поручаются за твою лояльность, затем пройти собеседование, но самое главное - подготовить хорошую презентацию и за одну минуту рассказать на съезде штата, почему в Кливленд должны послать именно тебя.
-Да я же никого не знаю, кто подпишется под моим заявлением?
-Познакомишься, расскажешь о себе – подпишут.
-Даже если мне это удастся, потом будет собеседование, а в комиссию входят люди, которые точно знают, кого надо отсеять. И никакое красноречие мне не поможет. Я всё это уже проходил в Советском Союзе.
-Насколько мне известно, все, кто приходит на собеседование, допускаются до презентации. Так что если хочешь – действуй. Придумай текст и пошли его мне вместе с фотографией. Моя жена – дизайнер, она сделает тебе приличный флаер.
-Я даже могу сделать два: цветной и чёрно-белый, - сказала Вида, - а ты выберешь, какой тебе больше нравится. Напечатать их надо тысячи три, по числу присутствующих. Мы с Джефом поможем тебе их раздать, но вдвоём обойти весь зал трудно. Постарайся найти ещё несколько человек.
-Так ведь и мои конкуренты сделают флаерсы. Какова же вероятность того, что кто-то посмотрит именно мой?
-Невелика, но есть.
Вернувшись домой, я сказал жене, что меня выбрали делегатом на съезд Республиканской партии нашего штата. Она поздравила меня таким же тоном, каким родители хвалят детей за спортивные успехи. Они, конечно, хотят, чтобы их дети успешно выступали на соревнованиях, а потом рассказывали об этом своим друзьям. Они и сами при случае не прочь похвастать достижениями своих наследников, но в глубине души всё-таки болеют за команду соперников. Не очень-то им хочется возить своих отпрысков на очередное соревнование в соседний штат, а там волноваться, как бы они опять не выиграли, потому что тогда вообще придётся покупать новую форму и лететь в Вашингтон, а на это нет ни денег, ни времени, ни желания.
Вскоре я узнал, что цветные флаерсы обойдутся мне в половину моей месячной пенсии, а чёрно-белые – в четверть. Когда я поделился этой новостью с Джефом, он сказал, что на рекламе экономить нельзя, но я всё-таки решил сэкономить и напечатал флаерсы на своём допотопном принтере, что привело его в полную негодность.
В моём распоряжении было полтора месяца, и всё это время я думал, что говорить во время интервью и как поставить членов комиссии в такое положение, при котором им не к чему будет придраться. Это, конечно, ничего не изменит и они всё равно не допустят меня до презентации, но, по крайней мере, почувствуют себя неловко.
Над презентацией я работал ещё усерднее. Я её не только всё время переделывал, но репетировал интонацию каждого предложения. Я хронометрировал, пытаясь уложиться в одну минуту, но мне это никак не удавалось. Конечно, можно выпалить свою речь скороговоркой, но тогда она не произведёт должного впечатления, а если её сократить, в ней пропадёт изюминка. Мне не хватало всего восьми секунд, чтобы сделать своё выступление совершенным.
Но всё-таки интервью и презентация – это второй и третий шаги. Первый – это сбор подписей. Зная себя, я понимал, что не смогу подходить к незнакомым людям, говорить им, какой я хороший, и просить, чтобы они поручились своей подписью за мою лояльность.
Я часто видел, как перед выборами претенденты на самые разные должности стояли в людных местах, обвешанные плакатами, утверждающими, как много выиграют избиратели, проголосовав за них, а не за их конкурентов. Я в такой ситуации чувствовал бы себя, как порядочная девушка, которая вынуждена выйти на панель, но теперь мне придётся пересилить себя и сделать это. Поразмыслив, я изготовил плакат, на котором крупными буквами написал:
Crowd funding signing
а затем своё имя и призыв голосовать за меня.
Нужно было только найти людное место. Лучше всего для этого подходила площадь перед центральным входом в здание, где проходил съезд.
Я приехал туда за полтора часа до начала и увидел, что ключевые позиции уже заняты. Мои конкуренты встречали всех входящих, здоровались, вручали свои флаерсы и просили голосовать за них. Выставлять плакат не имело смысла. Смирившись с неудачей, я направился внутрь, но меня перехватила молодая симпатичная женщина.
-Здравствуйте, - сказала она, - я хочу поехать на национальный съезд Республиканской партии в Кливленд, а для этого мне надо собрать сорок пять подписей. Не согласитесь ли вы мне помочь? Я готова ответить на все ваши вопросы.
Она совсем не чувствовала себя бедной девушкой, вышедшей на панель, и вела себя, как закалённая в боях комиссарша. Как знать, окажись она в другой ситуации и в другое время, может она и была бы таковой.
-Если я подпишу ваш документ, вы подпишете мой? – спросил я.
-Конечно, - ответила она.
После этого я осмелел и таким же образом получил остальные необходимые мне подписи. Зря я только тратил силы на изготовление плаката.
Вечером я пошёл на собеседование. Председатель комиссии сразу же предупредил, что человек, попавший в делегацию, должен присутствовать на съезде от звонка до звонка и платить за всё из своего кармана, а это тяжёлая работа и большие деньги.
-Я согласен, - ответил я, решив, что он меня отговаривает, пытаясь освободить место для своих. Значит всё-таки прав был я, скептик и циник, воспитанный социалистической системой, а не Джеф, наивный американец, верящий в демократию и утверждавший, что все пришедшие на собеседование автоматически получают доступ к трибуне.
-Почему вы хотите стать делегатом? – спросил председатель комиссии. Выдержав многозначительную паузу, я стал с чувством произносить заранее подготовленную речь. Члены комиссии одобрительно кивали, но по глазам я видел, что думали они о чём-то своём. Им уже порядком надоело задавать одни и те же вопросы и слушать одни и те же ответы. Потом я узнал, что на одиннадцать мандатов в Кливленд претендовало больше ста сорока человек.
Когда я закончил, председатель пожал мне руку и пожелал успеха. Я чуть не завизжал от радости, ведь это должно было означать, что меня допустили до презентации.
Вернувшись в гостиницу, я стал повторять свою речь, ту самую, которую я репетировал и переделывал, которую я давно выучил наизусть и знал, где делать паузы и с какой интонацией произносить каждое слово. Речь, для полного изложения которой мне нужны были дополнительно восемь секунд.
На следующее утро на своём месте в зале заседаний я увидел пачку флаерсов. Среди них было несколько чёрно-белых, но в основном это были красивые, цветные, профессионально изготовленные произведения рекламного искусства различных размеров, напечатанные на мелованной бумаге.
Джеф с женой приехали гораздо позже. Они извинились за опоздание и стали разносить мои флаерсы. Вскоре, однако, они вернулись с очень обескураженными лицами. Оказалось, что по закону запрещено распространять любую агитационную литературу, если в ней не указано, кто за это платил. Я посмотрел на флаерсы конкурентов. И точно, в самом конце каждого было сказано, что за него уплачено либо избирательной кампанией, либо самим кандидатом. Значит зря я сломал принтер, который служил мне столько лет. Впрочем, это был не первый случай, когда во время моей избирательной кампании деньги и усилия вылетели в трубу.
Теперь у меня осталась только одна надежда – на презентацию. Мои соперники уже успели набрать выигрышные очки, поприветствовав избирателей у входа, пожав им руки и рассказав о себе.
Всех претендентов на поездку в Кливленд разбили на четыре группы. Я оказался во второй и, наблюдая за выступлениями конкурентов, видел, что некоторые подготовились гораздо лучше меня. Их речи сопровождались показом слайдов или видеоклипов. Моя же подготовка состояла в том, что накануне во время перерыва между заседаниями я поднялся на трибуну, примерился к микрофону и осмотрел зал. Рассчитывать я мог только на собственное красноречие и ораторское мастерство.
Выступления представителей первой группы ещё продолжались, когда симпатичная девушка выстроила вторую группу по списку и повела по каким-то коридорам за сцену. Замыкал шествие коллега этой девушки, приятный молодой человек. Остановились мы перед занавесом и стали ждать своей очереди. Я прикинул, что стоять придётся около часа и, найдя в каком-то закутке стул, сел на него, снова повторяя свою речь. Минут через пятьдесят я пошёл на своё место, но, не доходя до него, чуть в стороне от остальных увидел девушку, которая нас сюда привела. Она тихо говорила в микрофон:
-Джон, я уже давно не видела пятого человека в моей группе, проверь.
Пятым был я, но сказать ей этого я не успел. Через несколько секунд появился Джон – молодой человек, замыкавший шествие - и стал нервно проверять людей. Я подошёл к нему и назвался. Он успокоился и попросил меня далеко не уходить. Я присмотрелся к нему и обратил внимание, что он очень хорошо сложен и наверняка занимается карате или джиу-джитсу. Одежда на нём была свободная и не сковывала движений. Затем я перевёл взгляд на девушку. Она, конечно, была очень мила, но одета так, что при необходимости тоже могла продемонстрировать приёмы маршал арт. Пока я обо всём этом думал, девушка нас инструктировала:
-Когда очередной оратор закончит выступление, - говорила она, - вы можете идти к микрофону. Внизу, сбоку от подиума, стоит моя коллега с секундомером. У неё есть три небольших плаката. На первом написано «Осталось 30 секунд», на втором – «Осталось 10 секунд», на третьем – «Время!». После того как вам покажут третий плакат, вы должны уйти с трибуны. Если вы этого не сделаете, к вам сзади подойдёт другая моя коллега, которая также хронометрирует выступления и тронет вас за плечо, после чего отключат микрофон.
Я обрадовался. Значит в моём распоряжении есть ещё несколько секунд, значит я успею процитировать Черчилля, значит моя речь будет логически закончена и в ней останется изюминка. Значит я всё-таки поеду в Кливленд!
II. Приготовления к поездке, начало Конвенции
Реакция зала на мою речь оказалась ещё более восторженной, чем я ожидал, но официального результата пришлось ждать часа два, потому что подсчёт голосов проходил вручную. Операцию эту легко было автоматизировать, и я уверен, что демократы давно уже так и сделали. Но о грустном думать не хотелось, и я усилием воли направил мысли в другое русло.
Любая конвенция - это историческое событие, а сейчас особенно, потому что решается судьба Америки, и такой человек, как Трамп, наверняка устроит шоу в Кливленде. Впрочем, после того, как он отменил своё ралли в Чикаго, узнав, что провокаторы Сандерса обещали устроить там беспорядки, моё отношение к нему изменилось. Значит, безопасность людей он ценит больше, чем свою популярность, а это дорогого стоит.
Но ведёт он себя очень непоследовательно. Иногда мне кажется, что он стал участвовать в выборной кампании для того, чтобы покрасоваться, и именно поэтому делал свои скандальные заявления, но в какой-то момент почувствовал, что у него есть реальные шансы стать президентом, и изменил своё поведение.
После объявления результатов голосования всех народных избранников пригласили на инструктаж. Нам предстояло выбрать членов различных комиссий. Один из делегатов, которому понравилась моя речь, предложил мою кандидатуру в комиссию по выработке законов съезда, но я категорически отказался. Во-первых, для работы в этой комиссии придётся приехать в Кливленд на неделю раньше, а у меня на это нет ни времени, ни денег, ни желания. Во-вторых, я не очень хорошо знаю юридические термины, но самое главное, я не хотел ввязываться в политические споры.
Вернувшись домой, я гордо объявил, что меня выбрали делегатом Национальной Республиканской конвенции. Жена выслушала меня и напомнила, как в былые времена перекашивалась моя физиономия при словах «делегат съезда партии».
- Сравнила, - возразил я, - в Кливленде может возникнуть ситуация, когда всё будет решаться прямым голосованием, и, стало быть, от меня будет зависеть, кого выберут следующим президентом Америки.
- Кандидатом в президенты, - поправила она.
- Это всё равно.
- Ты пока билет не заказывай, я посоветуюсь с Наташей, она работает в туристическом агентстве, может, она найдёт что-нибудь подешевле.
Наташа была её школьной подругой. Они советовались по любому поводу, даже эмигрировать моя жена согласилась только после того, как узнала, что Наташа с мужем уже подали документы. Говорить подруге о моём карьерном росте в Республиканской партии жена не хотела, потому что Наташин муж был убеждённый демократ. Поначалу я разделял его взгляды, но когда моё мнение изменилось, мы с ним так поспорили, что чуть не дошло до кулаков. С обеих сторон сыпались самые отборные оскорбления, и в старые времена они, наверно, закончились бы дуэлью. После ссоры мы некоторое время не встречались. Женщин это не устраивало. Они под каким-то предлогом привели нас к общим знакомым, поставили перед нами две литровых бутылки водки и сказали:
- Пить будете до тех пор, пока не помиритесь.
Мы ограничились несколькими рюмками, потому что пик своей формы по питейной части мы уже давно прошли. Мир был восстановлен, но дружба – нет.
Из разговора с подругой моя жена узнала, что Наташин муж безуспешно пытался попасть на Демократическую национальную конвенцию. Он обвинял в своей неудаче правила, по которым приоритет отдавали разного рода меньшинствам: чёрным, мусульманам, лесбиянкам и транс-сексуалам. Он же не был ни тем, ни другим, ни третьим, ни четвёртым. Как бы там ни было, он на свою конвенцию не попал, а я на свою попал. Жена оценила это и изменила своё отношение ко мне. Она сказала, что, поскольку за гостиницу всё равно заплачено, она поедет со мной. К тому же мы сможем проделать это путешествие на машине и сэкономим на авиабилетах. На Конвенцию она, разумеется, ходить не будет, потому что не хочет слушать, как политические деятели поливают друг друга грязью. Она узнает, что есть интересного в столице Огайо, и составит себе план действий.
Следующие два дня она изучала достопримечательности Кливленда и обнаружила, что их не так уж много. Есть там, конечно, пляж, но ради одного этого ехать в такую даль не стоит. Гостиница, в которой мы будем жить, находится за городом, и до центра, где расположены музей славы рок-н-ролла и подводная лодка времён Второй мировой войны, добираться довольно долго. Впрочем, ни то, ни другое её не интересует. Возбуждение от Конвенции прошло так же быстро, как и возникло. Вот если бы Наташа стала делегатом, она, конечно, поехала бы, а без неё в Кливленде делать нечего.
Пока жена раздумывала, цена билетов на самолёт резко подскочила, так что сэкономить на поездке не удалось.
Между тем избирательная кампания продолжалась. Круз вышел из предвыборной гонки, но один из его сторонников в нашей делегации письменно обратился к руководству с предложением «голосовать по совести» (roll call vote) в первом же туре. Правила же, утверждённые на предыдущей Конвенции, требовали, чтобы число делегатов, голосующих за данного соискателя, было строго пропорционально числу голосов, поданных за него на праймериз, так что в первом туре каждый из нас точно знал, за кого он должен голосовать. Прежде чем баллотироваться, мы даже подписывали соответствующий документ. Трамп занял в Миннесоте последнее место и получил только три голоса. (Наверно, поэтому в зале, где проходила Конвенция, нам выделили самые неудобные места.)
Возникла бурная имейл-дискуссия, но я в ней участия не принимал, а руководитель вмешался в неё, только когда спор перешёл границы вежливости. Он напомнил, что пока не приняты новые правила, все мы обязаны следовать существующим, что главная наша цель – выбрать республиканского президента и мы должны сконцентрироваться именно на этом, что при сложившейся ситуации Трамп имеет наилучшие шансы. Если Конвенция номинирует кого-нибудь другого, он может создать независимую партию и всё равно будет баллотироваться, а это откроет Клинтон дорогу в Белый дом. Если же нам очень хочется подискутировать, мы можем поспорить о том, в какой униформе появиться в Кливленде, тем более, что его приятель, хозяин трикотажной фабрики, готов подарить всем членам нашей группы майки с миннесотской символикой. Ну, а поскольку в одежде все считали себя специалистами, то каждый захотел внести в дискуссию свои пять копеек. Кажется, даже те, кто был настроен против Трампа, на время забыли о политике и стали обсуждать, что лучше изобразить – бабочку, рыбу, сосну, гагару или карту Миннесоты. Я ради шутки предложил провести голосование, но моё предложение восприняли серьёзно. В результате карта нашего штата и гагара набрали одинаковое число голосов. Было решено изобразить то и другое, одно сзади, другое спереди. Этот вопрос также решили голосованием, и карта Миннесоты оказалась спереди, а я подумал, что гагара – это та же утка, только с острым клювом, и значит вся затея с майками – утка. Так оно и оказалось. Когда наконец всё было согласовано, хозяин фабрики прислал имейл, в котором извинялся за то, что не может выполнить своё обещание: Совет директоров решил, что фирма в этом году превзошла размер разрешённых политических пожертвований, а нарушать закон он не хочет.
Руководитель нашей делегации пожалел, что такие похвальные намерения не удалось осуществить, выразил хозяину фабрики глубокую благодарность и отметил, что дискуссия была плодотворной, а идея хорошей.
***
В аэропорту я встретил нескольких членов нашей делегации, которые летели в Кливленд тем же рейсом. Мы обсудили последние новости и стали гадать, как это отразится на программе Конвенции, которую к тому моменту точно ещё никто не знал.
Когда самолёт взлетел, я увидел, что место около Катлин (женщины, с которой я познакомился у входа на региональный съезд) свободно, и сел рядом. Через минуту ко мне подошла стюардесса и объявила, что если я хочу остаться там до конца полёта, мне придётся доплатить $100. Я внутренне выругался, но натянув на лицо улыбку, ответил, что готов заплатить и больше за удовольствие сидеть рядом с такой женщиной, как Катлин, но в данный момент у меня финансовый цейтнот. Про себя я подумал, что жена, конечно, разрешила мне некоторую свободу по отношению к верным республиканкам, но не рассчитывала, что эта свобода так дорого стоит.
Потом оказалось, что я хотел занять место мужа Катлин. Он в последний момент должен был остаться из-за каких-то срочно возникших дел.
В гостинице нам выдали пропуск и целый пакет подарков, среди которых, в частности, была майка с утверждением, что Трамп вновь сделает Америку великой, и бейсбольные шапочки с той же надписью.
На следующий день во время завтрака женщина, которую выбрали вместо меня в комитет по выработке законов и которая на праймериз голосовала за Круза, сказала, что наша делегация вместе с восемью другими штатами внесёт предложение изменить правила и разрешить в первом же туре голосование «по совести». Руководитель делегации был явно недоволен. Он напомнил, что в прошлом, когда мы шли против течения, партия не давала нам денег на местные выборы. Теперь вероятность номинировать Круза минимальна, а шанс нажить неприятности огромен, и лучше бы нам сидеть тихо. Но сделать он ничего не мог. Я ещё раз подумал, как правильно поступил, взяв самоотвод. В политических играх я человек неискушённый, тайн Мадридского двора не знаю, и мог бы попасть в очень неприятное положение. Из брифинга и краткого обмена мнениями, последовавшего за ним, я понял лишь, что заявка на изменение правил будет подана, и за неё придётся голосовать всем делегатам Конвенции.
Когда мы на специальном автобусе подъехали к первой зоне секьюрити, никаких демонстраций протеста я не увидел. Во всяком случае, их не было в то время и в том месте. Мы предъявили беджики и по специальному тротуару, огороженному высоким забором из металлической сетки, прошли к границе второй зоны. Там очередь разбилась на десяток маленьких очередей, которые вели в палатки с кондиционером, где все должны были пройти такую же проверку, как в аэропортах. Только после неё мы получали доступ в самую охраняемую зону, внутри которой находилась арена, несколько открытых кафе, сцена для оркестра и три экрана, на которых с разных точек показывали всё, что происходит внутри арены.
Арена представляла собой крытый стадион на 10000 зрителей, но вместо футбольного поля был партер с местами для делегатов, а в центре него – сцена с подиумом. Над сценой – несколько огромных экранов. Ещё десятка два экранов располагались по кругу в центре зала под самой крышей.
Во втором ярусе были места делегатов-дублёров, в третьем – гостей. Делегаты имели право пройти на все ярусы, дублёры только на второй и третий, а гости – только к себе, на галёрку. В общем, всё было распределено так же, как в ортодоксальной синагоге, с той только разницей, что при входе в каждый сектор контролёры внимательно проверяли беджик, на котором был указан сектор и место.
Заседание началось с того, что группа ветеранов внесла американский флаг, затем все присутствующие произнесли клятву верности, которую я уже успел выучить, а потом кливлендский хор исполнил гимн Америки.
Благословил съезд раввин Ари Волф.
Потом ведущий объявил, что в президиум поступила заявка от девяти штатов, требующая изменить правила и разрешить всем делегатам в первом же туре голосовать «по совести». Он предложил тем, кто за новые правила, сказать ДА, кто против – НЕТ. И те и другие так громко прокричали своё мнение, что я не мог понять, кого больше, а ведущий, стукнув молотком по подиуму, объявил, что большинство за прежние правила.
После этого поднялся страшный шум, свист и топанье. Я наблюдал всё это впервые и подумал, что недаром в английском парламенте противоборствующие партии сидели по разные стороны широкого прохода и не могли дотянуться саблей друг до друга. Таким образом, в старые добрые времена избегали ненужного кровопролития. Теперь же правила вообще запрещали проносить на заседания острые предметы и слава Богу, потому что страсти бушевали нешуточные.
В начале Конвенции такое поведение - дело обычное. Всегда есть недовольные. Сейчас таковыми были представители девяти штатов, которые хотели изменить правила. Наверняка к ним присоединись крикуны и из других штатов. Ведущий не смог их успокоить и ушёл с трибуны, а сторонники Трампа вышли в зал и стали обрабатывать протестующих. Через полчаса они добились того, что три штата изменили свою позицию. После этого вновь появился ведущий, объявил, что многие делегаты передумали, и снова предложил голосовать, а затем ударом молотка возвестил, что старые правила остались в силе, что решение окончательное, обжалованию не подлежит и голосовать придётся не по совести, а по закону. Затем он объявил перерыв до вечернего заседания и вновь ударил молотком по трибуне.
В моём распоряжении оказалось несколько часов – вполне достаточно, чтобы погулять по центру города. Его на время Конвенции сделали пешеходным, и туда направились почти все участники Конвенции. Я ожидал увидеть на улице и протестующих, но мне повстречался лишь проповедник, который призывал всех покаяться в своих грехах. Я бы, наверное, последовал его совету, но до начала вечернего заседания оставалось слишком мало времени, и я отложил покаяние до следующего раза.
Полицейские встречалась каждые 300-400 метров. Они ходили группами по несколько человек и были такого роста и сложения, что невольно вызывали уважение к закону.
Бесцельно бродя по улице, я испытывал приятное чувство, что нахожусь среди своих. Я с этими людьми одинаково мыслю и могу говорить не стесняясь. Даже если они голосовали за Круза, свистели и топали, не желая номинировать Трампа, всё равно мне с ними легче, чем с теми, кого я знаю много лет, но с кем не могу обсуждать самое главное, то, что больше всего меня волнует: положение в Америке и положение Америки в мире. Я знал, что среди делегатов есть фермеры, бизнесмены и партийные бонзы, что у них разные интересы, разный уровень образования и материальное положение. Многие наверняка никогда больше друг друга не увидят, но всех нас объединяет главное: образ мыслей.
Судя по всему, эта улица стала центром культурной жизни города. На каждом шагу встречались люди в самых невероятных костюмах, с масками всех известных политических деятелей и с плакатами, которые восхваляли, осуждали, проклинали и прославляли. Я фотографировал всё сколько-нибудь интересное. Плакатоносители с удовольствием мне позировали, а потом, услышав мой акцент, начинали расспрашивать. Завязывались минутные, ни к чему не обязывающие знакомства, которые только подтверждали моё чувство: это мои люди.
На этой же улице находилось несколько больших брезентовых палаток-шатров крупных новостных агентств. В них рассказывали о проходящей конвенции, брали интервью у делегатов и политических комментаторов. Я остановился около шатра CNN, с той его стороны, где не было стены и которая выходила прямо на улицу. Внутри, за столом несколько человек очень оживлённо беседовали, но из-за шума слов разобрать было нельзя. В глубине шатра стоял оператор и переводил камеру с одного участника дискуссии на другого. В общем, довольно обычная картина. Метрах в двух от отсутствующей стены шатра была протянута широкая жёлтая лента, обозначающая границу, которую нельзя было переходить. По одну её сторону были владения CNN, под другую толпились люди, которые непременно хотели попасть в кадр. Среди них был парень с плакатом: «Не верьте либеральной прессе». Он то и дело перебегал с место на место. Иногда кидал быстрый взгляд вбок, на своего приятеля, который делал ему какие-то знаки. Продолжалось это минут пять, после чего парень с плакатом остановился. Я спросил, почему он бегает.
- Оператор пытается направить камеру так, чтобы мой плакат не попал в кадр, - ответил он, - но я уже наловчился, и он ничего не может сделать. Мы всё утро тренировались, - он указал на своего друга, - видите, он на i-phone смотрит прямой репортаж и показывает мне, правильно ли я держу плакат.
- Так оператор может просто встать к тебе боком и продолжить съёмки.
- Тогда на заднем фоне будет брезентовая стена шатра, а это продажное агентство хочет выглядеть демократичным. Вот я им и показываю, что демос о них думает.
- И чего ты этим добьёшься?
- Ничего, я делаю это для себя. Пусть видят, что не все оболванены либерально-фашистской пропагандой.
- Почему ты так против них настроен?
- А вы сами подумайте. Радикальные исламисты во всём мире чуть ли не каждый день кого-то убивают, наши соседи с Юга, нарушая закон, переходят границу, преступники отстреливают полицейских, а демократы все это оправдывают и после очередного теракта начинают борьбу с исламофобией. При этом они хорошие, а Трамп, который хочет восстановить порядок и обеспечить безопасность – фашист. Если завтра Трамп объявит о необходимости высадить деревья по краям дороги, то либералы обвинят его в желании скрыть от водителей, что происходит на тротуаре. С их точки зрения все его действия преступны, но при этом они почему-то не вспоминают, что Хилари, будучи министром иностранных дел, брала взятки, а глава ФБР обвинил её в преступной халатности.
В этот момент парень посмотрел в шатёр CNN и быстро добавил:
- Я бы ответил на ваш вопрос подробнее, но реклама кончилась, - он взял плакат и опять стал бегать, стараясь попасть в кадр, а я подумал, что Америка сильно изменилась с тех пор, как я сюда приехал. Раньше компроматом на человека считалось то, что он платил наличные няньке, сидевшей с его ребёнком, и тем самым уклонялся от налогов. Такого нарушителя не допускали до правительственной должности, а теперь женщина, деятельность которой расследует ФБР, претендует на пост президента.
Владимир Владмели
RSS Feed